Суета сует - Борис Курланд
– Угостите меня мороженым, пожалуйста, мне десяти копеек не хватает. – Роза доверчиво открыла ладонь, на которой сбилась кучка монеток.
Анатолий с готовностью протянул рублевую бумажку, выданную под расписку Рябининым.
Квартира Флайшманов произвела на Анатолия странное впечатление. Топчан, раскладушка, двухместная кровать расположились в разных углах гостиной («как в сказке про трех медведей»). Вплотную к топчану стоял письменный стол, загроможденный тетрадками, книгами и папками («наверняка Розы»). Раскладушка, покрытая тонким одеялом, указывала на принадлежность хозяину квартиры. Вышитая китайскими узорами, сложенная на половину высокая ширма прикрывала кровать с раскиданными подушками. К изголовью кровати приткнулось трюмо, заставленное баночками с мазями, бутылочками с лекарствами, между ними маячила пепельница, переполненная окурками. Посреди комнаты под скромной люстрой навалены картонные коробки разной величины, частью нераспакованные, обвязанные веревками, две или три с торчащими корешками книг.
– Садитесь на мой стул, – пригласила Роза
Она уселась на край топчана, болтая ногами в воздухе.
– У нас балаган, мы собираемся уезжать в Израиль, больше полгода ждем разрешения, но не дают. Мы заранее упаковали часть книг, кое-что из одежды, обувь, мебель почти всю продали. Теперь торчим у разбитого корыта. Папа сказал, если повезет, скоро дадут разрешение.
– А почему вы решили ехать в Израиль? – Анатолий придал своему голосу недоуменный оттенок. – Ты учишься, отец твой работает, квартира рядом с метро.
– Это все Кира, – понизив голос, ответила Роза, – она ненормальная, вернулась из тюрьмы прямо к нам домой. Не спрашивая разрешения, поселилась у нас, целыми днями сидит перед зеркалом, красится, мажется, курит как паровоз, завоняла всю квартиру. Она и заставила отца подать заявление на выезд.
– Кира, это кто?
– Моя мать. Я и не знала, что у меня есть мама, вдруг она появилась неизвестно откуда, ворвалась в квартиру, как ураган, притащила с собой барахло, платья старомодные, платки цветные, даже шляпу с перьями.
Дверь отворилась, в квартиру вошла женщина, в которой с большой натяжкой можно было узнать бывшую актрису. Бледное рыхлое лицо, растрепанные волосы, густо намазанные губы, руки в старомодных кольцах на растолстевших пальцах.
– А это еще кто? – Женщина прошла мимо гостя, не найдя нужным поздороваться, бесцеремонно сняла пальто и бросила вместе с сумкой на кровать. – Надоела мне эта Россия, повсюду одно быдло, разговаривают со мной, будто я прачка, а не знаменитая киноактриса, сплошная рвань, воняют дешевым одеколоном, пытаются всучить барахло, которое носили революционерки, под видом последней моды.
Прекратив жаловаться, Кира соизволила наконец заметить Анатолия:
– А вы кто будете, молодой человек – еврей, проповедующий идеи единого бога, активист в сионистских кругах или стукач, забредший к нам под видом борца за свободу?
Роза прекратила болтать ногами и гневно возразила:
– Толя мой знакомый, не смейте его называть стукачом.
– Да что ты говоришь! – Кира притворно всплеснула руками. – Знакомый! И как давно вы знакомы? Я тебя сколько раз предупреждала не вступать в разговоры с незнакомыми мужчинами!
Бывшая актриса подошла почти вплотную к Анатолию, наклонилась, расширив ноздри, словно собака, сделала вид, что обнюхивает гостя.
– Я стукачей и прочую шваль за километр чувствую, недаром в лагере спала только с начальством. Все остальные, как сучки, рыскали вокруг да около, но Кира Басанова не якшается с кем попало, – гордо заявила она.
Довольная слегка ошарашенным видом Анатолия, женщина затянулась папиросой и уселась на топчан рядом с дочерью.
– Когда меня привезли в лагерь под конвоем, так все начальство высыпало на улицу, позырить на знаменитость. Я так важно вышла из воронка, как бы играя роль в спектакле, остановилась, провела глазами по серой массе и сразу выделила начальничка, мужичок на вид хлипкий, но стоит один, никого рядом, вокруг кольцо невидимое. Подошла я к нему почти вплотную, охрана за мной, а он так по-барски руку поднял, отмашку дал, они, как псы гончие, приостыли, стоят с автоматами наизготовку.
Кира довольно ухмыльнулась и стряхнула пепел на пол.
– Начальничек уставился на меня глазками, две красные точки на лице снеговика, зрачки бегают, прощупывают морское дно в поисках подводной лодки. Позвольте уединиться, товарищ начальник, на предмет разговора личного, говорю манерным голосом, хрипловато-пониженным. – Актриса выпрямилась перед Анатолием, в одной руке сигарета, в другой – невидимое пальто, переброшенное через руку, на ногах туфли вместо обуви казенной, сохраненные непонятно каким образом. – Начальничек вспотел от напряжения мысленного, не каждый день ему такое счастье подваливает. Достал из брюк платок носовой, промокнул лоб, покрытый каплями, словно роса на утренней траве, кашлянул легонько и говорит: «Отведите заключенную в мою канцелярию для уточнения личных данных». После «уточнения личных данных» я прожила в лагере почти пять лет как королева шантеклера, жена неофициальная. Начальник, бедолага, по слухам, спился после разлуки со мной. Конечно, была у него жена законная и двое детей, но меня это не интересовало, я одно знала: пока ему даю – жить буду как в раю. На праздники сидит голубчик мой с супругой в первом ряду, а я на сцене выступаю, то монолог прочту, то стихи в полный голос декламирую, а иногда и песню исполню, он мне жест условный подает, я сразу после номера своего к нему в кабинет, а он там уже меня ждет не дождется, дрожит от нетерпения, так я ему минет быстренько сделаю, он после этого прямо цветет, целоваться лезет, деньги сует… Потом пришел другой начальник, с ним было то же самое. Передавали меня, как эстафетную палочку, из рук в руки…
Неожиданный монолог прервал приход Фимы.
– Беда, что делать будем, не уехать нам, – запричитал глава семьи истерическим голосом прямо с порога, – придется идти в ОВИР и забрать обратно документы. Безобразие – требовать деньги за учебу, мы им ничего не должны, оплатили за все сполна.
Выяснилось, что правительство решило взимать деньги за высшее и среднее образование с выезжающих за границу на постоянное местожительство.
– Представляете, за университет десять тысяч рублей, институт семь, училище – вроде бы пять и так далее. Значит нам надо уплатить за меня – техникум, Кира – два года театрального института, Роза – четыре года университета… – Он подсчитал в уме, морща лоб и загибая пальцы на обеих руках: – Получается примерно пятнадцать тысяч рублей. Даже если одолжить, не приложу ума у кого, у меня и знакомых нет с такими деньгами, в основном по работе с зарплатой в девяносто рублей.
Фима долго разражался по поводу неожиданной напасти, но сочувствия и совета, как поступить дальше, со стороны слушателей не получил.
Израиль. 2017 год
Алон
Военный участок на территории кладбища Кирьят-Шауль, расположенного в северной части Тель-Авива, постепенно заполнился знакомыми, сотрудниками по работе. Отдельной группкой стояли несколько молодых солдаток, служивших вместе с Авивой, одна из них держала в руках траурный венок. Знакомые и незнакомые люди подходили к Алону высказать соболезнование. Шимон с мокрыми глазами неуклюже обнял Алона и долго не отрывался от него.
Алон чувствовал себя одиноко, кроме него, из семьи больше никто не присутствовал: попытки дозвониться отцу в России остались безответными, мать в Англии, услышав печальную новость, перестала отвечать на повторные звонки, Кира прислала из Самарканда телеграмму с соболезнованиями. Орит врачи категорически отказались выпустить из больницы даже под присмотром медперсонала на два часа.
Похоронная процессия двинулась в сторону места захоронения, растянувшись по кладбищу змеиной лентой. Возле открытой могилы военный раввин затянул молитву «Эль мале рахамим», Алон прочитал кадиш, солдатка положила венок на свежую могилу, раздался тройной залп почетного караула. Минутную тишину нарушил громкий плач. Высокий мужчина в широкополой шляпе, одетый в странного покроя одежду и длинный плащ, несмотря на жаркую погоду, громко сморкался в носовой платок.
